Неточные совпадения
И, откинувшись в угол кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексей Александрович не пошевелился и не изменил прямого направления взгляда. Но всё лицо его вдруг приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это не
изменилось во всё время езды до дачи. Подъезжая к
дому, он повернул к ней голову всё с тем же выражением.
Все ее распоряжения надо было изменять, так как они были неисполнимы, и
изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича, который незаметно для всех повел теперь весь
дом Каренина и спокойно и осторожно во время одеванья барина докладывал ему, что было нужно.
— Катерина Сергеевна, — заговорил он с какою-то застенчивою развязностью, — с тех пор как я имею счастье жить в одном
доме с вами, я обо многом с вами беседовал, а между тем есть один очень важный для меня… вопрос, до которого я еще не касался. Вы заметили вчера, что меня здесь переделали, — прибавил он, и ловя и избегая вопросительно устремленный на него взор Кати. — Действительно, я во многом
изменился, и это вы знаете лучше всякого другого, — вы, которой я, в сущности, и обязан этою переменой.
За время, которое он провел в суде, погода
изменилась: с моря влетал сырой ветер, предвестник осени, гнал над крышами
домов грязноватые облака, как бы стараясь затискать их в коридор Литейного проспекта, ветер толкал людей в груди, в лица, в спины, но люди, не обращая внимания на его хлопоты, быстро шли встречу друг другу, исчезали в дворах и воротах
домов.
Он переживал волнение, новое для него. За окном бесшумно кипела густая, белая муть, в мягком, бесцветном сумраке комнаты все вещи как будто задумались, поблекли; Варавка любил картины, фарфор, после ухода отца все в
доме неузнаваемо
изменилось, стало уютнее, красивее, теплей. Стройная женщина с суховатым, гордым лицом явилась пред юношей неиспытанно близкой. Она говорила с ним, как с равным, подкупающе дружески, а голос ее звучал необычно мягко и внятно.
Здесь — все другое, все фантастически
изменилось, даже тесные улицы стали неузнаваемы, и непонятно было, как могут они вмещать это мощное тело бесконечной, густейшей толпы? Несмотря на холод октябрьского дня, на злые прыжки ветра с крыш
домов, которые как будто сделались ниже, меньше, — кое-где форточки, даже окна были открыты, из них вырывались, трепетали над толпой красные куски материи.
У Марфеньки на глазах были слезы. Отчего все
изменилось? Отчего Верочка перешла из старого
дома? Где Тит Никоныч? Отчего бабушка не бранит ее, Марфеньку: не сказала даже ни слова за то, что, вместо недели, она пробыла в гостях две? Не любит больше? Отчего Верочка не ходит по-прежнему одна по полям и роще? Отчего все такие скучные, не говорят друг с другом, не дразнят ее женихом, как дразнили до отъезда? О чем молчат бабушка и Вера? Что сделалось со всем
домом?
Он позвонил Егора и едва с его помощью кое-как оделся, надевая сюртук прежде жилета, забывая галстук. Он спросил, что делается
дома, и, узнав, что все уехали к обедне, кроме Веры, которая больна, оцепенел,
изменился в лице и бросился вон из комнаты к старому
дому.
С приливом богатства по
дому опять покатился беззаботный смех Верочки и ее веселая суетня; Марья Степановна сильно
изменилась, похудела и сделалась еще строже и неприступнее.
Конон служил в нашем
доме с двадцатилетнего возраста (матушка уже застала его лакеем), изо дня в день делая одно и то же лакейское дело и не
изменяясь ни внутренне, ни наружно.
Луна зашла за крышу каменного
дома, и весь двор
изменился.
Дня через три — четыре новое крыльцо было готово на месте старого, и мне положительно казалось, что физиономия нашего
дома совершенно
изменилась.
Город О… мало
изменился в течение этих восьми лет; но
дом Марьи Дмитриевны как будто помолодел: его недавно выкрашенные стены белели приветно и стекла раскрытых окон румянились и блестели на заходившем солнце; из этих окон неслись на улицу радостные легкие звуки звонких молодых голосов, беспрерывного смеха; весь
дом, казалось, кипел жизнью и переливался весельем через край.
Нюрочке делалось совестно за свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину дня проводил на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что оставалась в
доме одна, с глазу на глаз все с тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно
изменилась, и Нюрочка несколько раз заставала ее в слезах.
Роль Помады в
доме камергерши несколько
изменилась.
Самый
дом и вся обстановка около него как бы вовсе не
изменились: ворота так же были отворены, крыльцо — отперто; даже на окне, в зале, как Павлу показалось, будто бы лежал дорожный саквояж, «Что за чудо, уж не воротились ли они из Москвы?» — подумал он и пошел в самый
дом.
В последнее время все стали замечать, что Прасковья Семеновна сильно
изменилась: начала рядиться в какие-то бантики, пряталась от всех, писала какие-то таинственные записочки и вообще держала, себя странным образом. Раиса Павловна давно заметила эту перемену в сумасшедшей и боялась, как бы она не выкинула какой-нибудь дикой штуки в присутствии набоба; но выселить ее из господского
дома не решалась.
Между тем наступил уже великий пост, в продолжение которого многое
изменилось в образе жизни у Годневых: еще в так называемое прощальное воскресенье, на масленице, все у них в
доме ходили и прощались друг перед другом.
Цейль, главная улица Франкфурта, мало
изменилась, но не только от
дома г-жи Розелли — от самой улицы, где находилась ее кондитерская, — не осталось ни следа.
Франтоватый, красивый, молодой приват-доцент сделался завсегдатаем губернаторского
дома, и повторилась библейская история на новый лад: старый Пентефрий остался Пентефрием, жена его, полная жизни, красивая женщина, тоже не
изменилась, но потомок Иосифа Прекрасного не пошел в своего библейского предка…
Полчаса пролежала она неподвижно; сквозь ее пальцы на подушку лились слезы. Она вдруг приподнялась и села: что-то странное совершалось в ней: лицо ее
изменилось, влажные глаза сами собой высохли и заблестели, брови надвинулись, губы сжались. Прошло еще полчаса. Елена в последний раз приникла ухом: не долетит ли до нее знакомый голос? — встала, надела шляпу, перчатки, накинула мантилью на плечи и, незаметно выскользнув из
дома, пошла проворными шагами по дороге, ведущей к квартире Берсенева.
Обстановка в брагинском
доме за последний год значительно
изменилась, потому что из Нижнего и Ирбита Гордей Евстратыч навез домой всякой всячины: ковров, столового серебра, новой мебели, посуды и т. д.
Нюша была вообще какая-то вялая и апатичная: после смерти Фени она окончательно
изменилась, и о прежней стрекотунье Нюше, которая распевала по всему
дому, и помину не было.
— Я не нахожу особенной причины радоваться, — сказал Андрей Ефимыч, которому движение Ивана Дмитрича показалось театральным и в то же время очень понравилось. — Тюрем и сумасшедших
домов не будет, и правда, как вы изволили выразиться, восторжествует, но ведь сущность вещей не
изменится, законы природы останутся всё те же. Люди будут болеть, стариться и умирать так же, как и теперь. Какая бы великолепная заря ни освещала вашу жизнь, все же в конце концов вас заколотят в гроб и бросят в яму.
Илья и раньше замечал, что с некоторого времени Яков
изменился. Он почти не выходил гулять на двор, а всё сидел
дома и даже как бы нарочно избегал встречи с Ильёй. Сначала Илья подумал, что Яков, завидуя его успехам в школе, учит уроки. Но и учиться он стал хуже; учитель постоянно ругал его за рассеянность и непонимание самых простых вещей. Отношение Якова к Перфишке не удивило Илью: Яков почти не обращал внимания на жизнь в
доме, но Илье захотелось узнать, что творится с товарищем, и он спросил его...
Теперь, шагая по улице с ящиком на груди, он по-прежнему осторожно уступал дорогу встречным пешеходам, сходя с тротуара на мостовую или прижимаясь к стенам
домов, но стал смотреть в лица людей более внимательно, с чувством, которое было подобно почтению к ним. Человеческие лица вдруг
изменились, стали значительнее, разнообразнее, все начали охотнее и проще заговаривать друг с другом, ходили быстрее, твёрже.
Здесь он скоро разыскал квартиру Елены, где попавшаяся ему в дверях горничная очень сконфузилась и не знала: принимать его или нет; но князь даже не спросил ее: «
Дома ли госпожа?» — а прямо прошел из темной передней в следующую комнату, в которой он нашел Елену сидящею за небольшим столиком и пишущею какие-то счеты. Увидев его, она немножко
изменилась в лице; князь же, видимо, старался принять на себя веселый и добрый вид.
Итак, прошел год. Ровно год, как я подъехал к этому самому
дому. И так же, как сейчас, за окнами висела пелена дождя, и так же тоскливо никли желтые последние листья на березах. Ничто не
изменилось, казалось бы, вокруг. Но я сам сильно
изменился. Буду же в полном одиночестве праздновать вечер воспоминаний…
В клейменовском
доме с поступлением имения к дяде ничего не
изменилось из дедовской обстановки.
А все то же: тот же сад виден в окно, та же площадка, та же дорожка, та же скамейка вон там над оврагом, те же соловьиные песни несутся от пруда, те же сирени во всем цвету, и тот же месяц стоит над
домом; а все так страшно, так невозможно
изменилось!
Но это только один раз сказал он мне, остальное же время мне казалось, что ему было так же хорошо, как и мне, а мне было так радостно и весело. Если же ему и скучно иногда, — утешала я себя, — то и я поскучала для него в деревне; если же и
изменились несколько наши отношения, то все это снова вернется, как только мы летом останемся одни с Татьяной Семеновной в нашей Никольском
доме.
Я видел, как
изменилось к лучшему его положение — как у него в
доме водворилось спокойствие и мало-помалу заводился достаток; как вместо прежних хмурых выражений на лицах людей, встречавших Селивана, теперь все смотрели на него с удовольствием.
В детстве, когда отец Анны Акимовны был простым рабочим, она живала в таких
домах, и потом, когда обстоятельства
изменились, часто посещала их в качестве благотворительницы; узкая каменная лестница с высокими ступенями, грязная, прерываемая в каждом этаже площадкою; засаленный фонарь в пролете; смрад, на площадках около дверей корыта, горшки, лохмотья, — все это было знакомо ей уже давным-давно…
В обычаях
дома было, что там никогда и никому никакая вина не прощалась. Это было правило, которое никогда не
изменялось, не только для человека, но даже и для зверя или какого-нибудь мелкого животного. Дядя не хотел знать милосердия и не любил его, ибо почитал его за слабость. Неуклонная строгость казалась ему выше всякого снисхождения. Оттого в
доме и во всех обширных деревнях, принадлежащих этому богатому помещику, всегда царила безотрадная унылость, которую с людьми разделяли и звери.
Лакей при московской гостинице «Славянский базар», Николай Чикильдеев, заболел. У него онемели ноги и
изменилась походка, так что однажды, идя по коридору, он споткнулся и упал вместе с подносом, на котором была ветчина с горошком. Пришлось оставить место. Какие были деньги, свои и женины, он пролечил, кормиться было уже не на что, стало скучно без дела, и он решил, что, должно быть, надо ехать к себе домой, в деревню.
Дома и хворать легче, и жить дешевле; и недаром говорится:
дома стены помогают.
На эти дни в хлыстовском
доме все
изменялось.
Анна продолжает жить с мужем. Видается с Вронским вне
дома, и муж знает про это. И Анна ждет, придет «что-то», от чего все
изменится. Вронский, невольно подчиняясь ей, тоже ожидает «чего-то не зависимого от него, долженствующего разъяснить все затруднения». С негодованием Анна говорит Вронскому о муже...
И видел Филипп сон. Всё, видел он,
изменилось: земля та же самая,
дома такие же, ворота прежние, но люди совсем не те стали. Все люди мудрые, нет ни одного дурака, и по улицам ходят всё французы и французы. Водовоз, и тот рассуждает: «Я, признаться, климатом очень недоволен и желаю на градусник поглядеть», а у самого в руках толстая книга.
И вот прошло всего каких-нибудь полсуток. Я выспался и встал бодрый, свежий. Меня позвали на
дом к новому больному. Какую я чувствовал любовь к нему, как мне хотелось его отстоять! Ничего не было противно. Я ухаживал за ним, и мягкое, любовное чувство овладевало мною. И я думал об этой возмутительной и смешной зависимости «нетленного духа» от тела: тело бодро, — и дух твой совсем
изменился; ты любишь, готов всего себя отдать…
Дом этот по внешнему виду совсем не
изменился за целых с лишком сорок лет, и я его видел в один из последних моих приездов, в октябре 1906 года, таким же; только лавки и магазины нижнего жилья стали пофрантоватее.
Но ни заборы, ни
дома — ничто так не
изменилось, как люди.
Но всего поразительнее было то, что все это
изменялось быстро, как бы по волшебству. Вдруг исчезали целые ряды деревянных
домов и вместо них появлялись каменные, хотя и неоконченные, но уже заселенные.
Изменилась Анна Филатьевна даже за тот сравнительно короткий промежуток времени, который промчался с тех пор, как она раздала последние заложенные у ее мужа вещи и решила продать
дом, а затем уже и пуститься в странствование по святым местам.
Дом этот существует, впрочем, и до сегодня, но по внешнему его виду
изменился совершенно неузнаваемо.
Положение его в
доме вдруг странно
изменилось.
Именно так было в
доме генерал-аншефа князя Ивана Андреевича Прозоровского. Казалось, в нем ничего не
изменилось. Жизнь катилась по той же колее, в какой шла до дня, в который покойный князь Баратов сделал предложение княжне Варваре. Дней приготовления к свадьбе, сменившейся похоронами, почти не существовало.
Вследствие этого эпизода положение Боброва, приглашенного в Облонское в качестве технолога, совершенно
изменилось — он сделался другом
дома. О нем иначе не говорили в этой семье, как с восторженной похвалой, а потому нет ничего удивительного, если в пылком сердце юной пансионерки выросла любовь, посеянная ранее.
Дом переменил хозяина, и все в нем и вокруг его
изменилось: бывало, походил он на кордегардию, и его все-таки величали дворцом; Бирон силится сделать его дворцом — и он смотрит кордегардией.
Темно-коричневый домик Хомутовых, на 6-й линии Васильевского острова, за истекшие семь лет тоже ни мало не
изменился, если не считать немного выцветшую краску на самом
доме и на зеленых, в некоторых местах облупившихся ставнях.
У меня и голос
изменился, стал тихим и заискивающим, у меня и походка другая, точно я ночью хожу один по спящему
дому и стараюсь не шуметь; и только то обстоятельство, что сейчас и все по-разному не похожи на самих себя, не позволяет заметить той же Инне Ивановне, что каждое утро уходит из
дому и возвращается домой не живой человек, а призрак.